Этот поцелуй стоил и непонимания, и агрессии, и волнений. Горячий язык, едва-едва ощутимый привкус крови от случайного удара, который, кажется, был целую вечность назад, и цепкие сильные пальцы на шее, еще мгновением ранее почти наверняка оставившие отметины на запястье. 
Он чувствовал биение пульса под кожей, не различая собственный ритм с будто бы совпадающим мужчины. Умелый поцелуй сносил последние мысленные преграды, настоящим ураганом проносясь по желаниям и возможностях, смешивая их, как хороший кофе с терпким коньяком. 
Должно быть, дамы, коим посчастливилось привлечь внимание путешественника получали лучшую ночь в своей жизни, одурманивающее чувство, когда тобой кто-то обладает полноправно, а после - боль и вечную тоску по Лучшему. 
Эта мысль сама по себе была не обоснованной ничем кроме собственных умозаключений, которым верить было нельзя, но даже в таком состоянии она болезненно царапнула сознание. 
Борден заставил себя отстраниться по первому требованию - ладонь, упирающаяся в грудь, явно требовала именно этого. Оставалось лишь снова любоваться блестящими глазами, чуть растрепавшимися темными волосами и тем же совершенно невинным румянцем на щеках; вздрогнуть от совершенно неожиданного вопроса, а еще более от того, как подвел мужчину его голос - от желания ли или от смысла, который он вкладывал в этот вопрос. К тому же обращение звучало несколько прохладно, хотя это, возможно, лишь домыслы иллюзиониста, 
- Нет, - собрать  мысли оказалось непросто, равно как и озвучить их. Горькая мысленная усмешка, ведь ответ просто невозможно подогнать по ситуации, и надо говорить конкретно. Что его интересовало? Достаточно ли он опытен? Едва ли. Считает ли путешественника "одним из многих", кого удалось обольстить и заполучить, пользуясь ситуацией и неопытностью? Если так, то Борден оскорблен до глубины души, - Немного, мистер Неймлес. Это особенная страсть. И нет, так, как с Вами, самообладание, да и вообще голову я еще не терял.
Чистая правда. Никто, даже самый первый любовник, не был так интересен. Возможно, сказывалась неопытность мужчины, но что-то подсказывало, что имей Альфред такую возможность, непременно смог бы стать постоянным фаворитом, и Неймлес не был бы против. 
А пока кончики пальцев расстегивают еще пару пуговиц, касаются обнажившихся ключиц;  как только мужчина подпустит ближе, прикосновения сменятся на короткие дразнящие поцелуи. 
Быстро опущенный взгляд, остановив его на мгновение на брюках, получив красноречивый ответ на свой молчаливый вопрос - его тело, должно быть, по-прежнему вступало в неравный бой с разумом, и уверенно одерживало победу, предавая убеждения рассудка. 
В горящем взгляде, помимо естественного ответного желания , наверное, можно было прочитать и некую мольбу - это было бы жестоко со стороны Неймлеса все резко оборвать, в случае "неверного" ответа на заданный вопрос. 
Рука, удерживающая англичанина на расстоянии, мягко, но уверенно, была перехвачена за тонкое запястье и направлена чуть выше, в безмолвном предложении обнять за шею. Губы тем временем снова нашли его губы, покрасневшие от жадных поцелуев, и впились новым, не менее необходимым, как глоток воды или воздуха после заточения под землей - для Альфреда это сравнение имело смысл. 

Я хочу смирить жестокость твоего сердца,
Я хочу признать, что твоя красота - не просто маска,
Я хочу изгнать демонов твоего прошлого,
Я хочу удовлетворить скрытые желания твоего сердца.

Поцелуем можно не просто наслаждаться. Можно балансировать где-то на грани между сознанием и безмолвной темнотой, когда эти податливые, не стоит боятся этого слова - талантливые, в чем-то грубые и ответно жадные, а в чем-то столь невинно сладкие губы открываются навстречу, ласкают с той отдачей, о какой Борден и не смел мечтать. Его сильные руки исследуют тело, совсем не делая больно, лишь выплескивая таким образом интерес и ответное вожделение. 
Можно неосознанно копировать эти движения, касаясь грубой и ставшей совсем ненужной ткани в попытке угадать, какова его кожа на ощупь и вкус; представлять, как прекрасно его тело и задыхаться от мысли, что он не просто сможет им любоваться, но и, если позволят, обладать. Необычная ирония - впервые, чтобы получить что-то приходится быть покорным самому.
Но поцелуй прерван. Этого он и боялся. Что несмотря на все уверения самого себя в том, что не сможет остановиться, он лишь  с видимой неохотой выпускает мужчину из объятий; смотрит снизу вверх горящими желаниями глазами с расширившимися от страсти зрачками. 
Но его слова, а главное - действия, становятся сюрпризом, даже даром. Жадно наблюдая за тонкими пальцами, - при одной только мысли о том, что они могут делать с возбужденной плотью, хочется хрипло застонать, - иллюзионист внимательно слушает мужчину, не упуская ни слова, сказанного этим приятным голосом, в который добавилась соблазнительная хрипотца. Загипнотизированный пристальным взглядом, англичанин лишь боковым зрением улавливает медленное избавление от одежды, и быстро стягивает жилет через голову сам, отбросив его куда-то в сторону. А вот что касается рубашки... мужчина предпочел бы, чтобы господин Неймлес помог от нее избавиться, но надеяться на подобного рода инициативу пока было неразумно.
Но он действительно закрывает дверь, скорее даже не страхуясь от появления незваных гостей, а отрезая себе пути к отступлению. Борден видит мучительное смущение, все еще продолжающуюся войну с собственными желаниями или же разумом, который раз за разом твердит, как все это неправильно. 
Альфред быстро сократил новое расстояние между ними, заходя со спины. Руки немного по-хозяйски обнимают за талию, а губы касаются уха. Негромкий шепот с явным ободрением - не насмешкой, не издевкой, не с демонстрацией собственного превосходства, а лишь с желанием: - Просто доверься мне. 
Здесь же, у двери просторного купе, иллюзионист быстрым движением повернул его к себе, накрывая губы новым поцелуем, отвлекая от возможных мыслей и трактовок только что произнесенных слов. 
Как велико желание обладать им, хотя бы недолго; срывать и собирать поцелуями с его губ тщетно сдерживаемые стоны - ведь краем подсознания он будет бояться, что их могут услышать; показать, насколько иным может быть удовольствие в объятиях мужчины, и о каких способах его получения он знает лишь в теории. 
Если бы только он на самом деле позволил сделать все это - ведь тогда, несмотря на естественный после стыд и смятение, телом он непременно захочет повторения. 
Пальцы завершают начатое, расстегивая рубашку до конца и парой резких движений высвобождая ее из плена брюк. На мгновение отстранившись от его губ, Альфред скользнул беззастенчивым взглядом по обнаженному торсу любовника, и, должно быть, неподдельное восхищение во взгляде стало заметным. Он и в самом деле был Идеален, насколько может быть прекрасно человеческое тело, а не кусок искусно обработанного мрамора. 
Пока руки стягивали лишнюю ткань с его плеч, мужчина коснулся губами отчетливо видной ключицы, плеча, спускаясь немного ниже, и вновь возвращаясь вверх, немного запрокидывая его голову, чтобы иметь возможность короткими поцелуями вновь добраться до его губ.
Борден может и был бы немного осторожнее - хотя куда уж больше - если бы мог в данный момент воспроизвести в памяти свою первую близость с человеком своего пола. Но когда Неймлес был так близко, казалось кощунством думать о ком-то другом. 
Он медленно провел ладонью по груди, напряженным мышцам, животу, изучая и запоминая каждый изгиб, каждый сантиметр кожи. Накрыл пах, поглаживая сквозь ткань - в чем-то дразня, в чем-то дав шанс смириться с мыслью, что в следующую секунду застежка брюк будет расстегнута для начала лишь наполовину. 
Оставалось благодарить удачу, что они в купе именно первого класса, где в паре быстрых шагов от двери - широкие удобные диваны, - не чета узким скамейкам, - на которые можно будет переместиться парой минут позднее. 
Собственное возбуждение и тесные оковы ткани доставляли массу неудобств, но это последнее, о чем хотелось думать, когда губы в очередной раз оказывались в плену его рта. 
Страшно подумать, как сильно сводил его с ума этот господин, но сейчас Борден этим лишь наслаждался. 

Ты обманываешь своих возлюбленных,
Что порочен и божественен.
Ты можешь быть грешником,
Но твоя невинность принадлежит мне.

Нежность стоит искать в объятиях хрупких барышень, как и дарить ее самому. Но с мужчиной можно быть если не грубым или даже жестоким, то хотя бы быстрым, резким, в чем-то откровенно эгоистичным, и наслаждаться этим в ответ. 
Его рука накрывает брюки, чуть несмело, и это прикосновение, и гипнотизирующий взгляд вместе срывают судорожный беззвучный стон. Мужчина толком не успел заметить, когда именно была расстегнута его рубашка, и почему тело стало гореть сильнее от прикосновений тонких пальцев. Он лишает последнего чувства самообладания, каждым новым хриплым вдохом или случайным движением воплощая совсем недавние фантазии в реальность. 
Он не мог представить, какими горячими могут быть его губы; как он может быть еще прекраснее, когда маска холодной надменности снята, кажется, вместе с какой-то деталью одежды, и теперь он обнажает не тело - эмоции, желания; как его голос захватывает мысли этим хрипловатым тоном, вкрадчивыми и дурманящими словами – английскими и японскими вперемешку, и остается только догадываться о значении последних. 
Глухой стон, когда губы касаются спины – угадал же чувствительное место, - а бедра неосознанно подаются навстречу его руке, ласки которой утратили робость, что распаляло еще больше. – Мхм.. – закусить губу, чтобы взять себя в руки хотя бы мгновение и ответить не одними только звуками, - Пр-р-ревосходный, - перекатывать рычащие согласные на языке, сдерживая утробный рык от одного только вкрадчивого тона. 
Готов ли он согласиться на роль ведомого, или утверждает свои права, прижимая разгоряченное тело к болезненно прохладной стене? Боль всегда часть этой игры. Она приручает, заставляет подчиняться, становится лучшим оружием и самым острым удовольствием. В какой-то момент перестаешь заострять на ней внимание, и она словно бы отступает. Об этом, дóлжно было задуматься, вот только мысли давно перестали существовать в привычном их представлении, все давно сосредоточилось лишь на прекрасном теле перед ним.
Перехватить инициативу не представлялось сложной задачей, посему, мягко высвободившись из объятий, англичанин снова накрыл губы любовника поцелуем – когда они только успели так наркотически необходимы? – и, крепко перехватив запястье ласкающей его руки, резко притянул к себе так, что между телами на мгновение не осталось ни дюйма; после сделал несколько шагов вперед, вынуждая отступать. Коварный диван оказался как раз на уровне коленей, что позволило Альфреду без заминки перейти в более удобное горизонтальное положение. 
Он не думает о том, что тот не захочет такого расклада, что не пожелает все-таки подчиниться. Пока его занимает только то, что оба слишком одеты. Непозволительно слишком. Пальцы ведут войну с застежками его брюк, а губы чертят кривую дорожку вниз, кажется, даже оставив пару отметин, которые еще долго будут напоминать о произошедшем. 
Довольно резкое безмолвное предложение немного приподнять бедра, потянув с них брюки вместе с нижним бельем. 
Красота возбужденного обнаженного тела завораживала, и если бы не почти болезненное напряжение, Альфред любовался бы как можно дольше им, начиная от припухших от поцелуев губ и яркого румянца на щеках - одновременно от смущения и похоти, и заканчивая узкими бедрами. 
Рука ласкает плоть теперь без преград ткани, дразня; единственная цель - услышать стоны с сокрытой в них мольбой, коея непременно последует, ведь садистски медленные властные движения едва ли удовлетворят желания обоих. 
Не думая о том, что будет через секунду, через пару минут, наслаждаясь лишь конкретным мгновением страсти, Борден вновь ловит хриплое дыхание с его губ, а кончики пальцев касаются внутренней стороны бедра, в новом безмолвном "уроке", раз уж Неймлес решил это так назвать, заставляя непроизвольно податься навстречу, бесстыдно просить телом большего, если он готов на это решиться. 
Мужчина хочет его сию секунду,  властно, даже грубо - и сдерживать эту потребность сложно, дьявольски сложно; закушенная изнутри губа, боль от которой должна была принести облегчение, теперь приносит удовольствие, даруя совершенно противоположный результат. 
Должно быть, это безудержное желание горит во взгляде, когда он вновь и вновь поглаживает белое гибкое тело, запомнив уже, кажется, каждый рельефный узор худого, тренированного торса. 
Губы касаются низа живота, язык провокационно рисует волнообразную дорожку ниже, но тут же прекращает, снова не предоставляя того, что может заставить стонать в голос, нагло требуя просьбы, мольбы. 
Одно слово, один взгляд, одно уточнение, и уже Борден будет в его власти, а не наоборот. 

От столь явной просьбы, пожелания, когда сильные пальцы ощутимо сжали волосы, направляя, потемнело в глазах - как же шла ему власть и сила. И снова он не дает заполучить контроль над собой, отталкивая, дабы перейти в наиболее удобную для него позу, что вновь и вновь пробуждает этот сорт любопытства, когда пальцы беззвучно царапают пол от одного только ожидания дальнейшего, от неизвестности. 
Лопатки упираются в твердое покрытие, от чего на мгновение становится сложно дышать, а от понимания, что о собственной невыносимой необходимости можно забыть, с губ срывается глухой рык.
Желание обладать невероятно резко сменилось желанием принадлежать - в любой другой ситуации Борден бы не уступил, не поддался. А сейчас он просто прикрывает глаза, нетерпеливо приподнимает бедра, позволяя стянуть наконец с себя чертовски мешающую одежду, тихо стонет от касаний горячих губ. Ничто не может сравниться с чувством полного, ослепляющего контроля, но в этот раз все было иначе - подчинение приносило ту невероятную эйфорию, от которой внизу живота словно сжимается пружина, а от предвкушения сладко сводит бедра.
Незнакомая речь растекается раскаленным металлом по нервам: важен не сколько неизвестный смысл - хрипловатый прекрасный голос, интонация, прикосновение горячих губ к уху
Несколько мгновений, чтобы дать телу преодолеть кратковременную боль, и через секунды задохнуться от накрывшего размеренного удовольствия, что дарило каждое его уверенное движение.
Поцелуи - рваные, нежные, жадные, синхронные с ритмичными движениями - кажутся сейчас верхом бесстыдства, но это лишь делает их еще слаще, добавляет ту самую неповторимую специю к коктейлю из ощущений, стонов, прикосновений, ничего не значащих и напротив полных смысла слов, терпкого запаха страсти и желания, прекрасного тела, в чьей власти он находился. Все вместе теряло границы, не оставляя простора для лирики или просто трезвого понимания происходящего - были только сплетенные воедино тела и сознания. 
Как восхитительна эта маленькая вечность, что длится, когда два любовника дарят друг другу неземное наслаждение. Немного позднее перехватывает дыхание, и остается балансировать где-то на грани сознания, выгибая спину навстречу, не желая больше плотно сжимать губы, сдерживая хриплый стон. 
Непроизвольная дрожь, и долгое время, чтобы восстановить дыхание. Он молчит, лишь откровенно любуясь прекрасным лицом, растрепавшимися темными волосам, соблазну прикоснуться к которым нельзя и не хочется противостоять, вновь пропуская пряди сквозь пальцы. Притянув к себе ближе, еще раз коротко целует - благодаря или сожалея, что это, скорее всего, последний раз. 
Мысли, что пугали еще целую вечность назад, о том, что он был готов бы на многое, только чтобы иметь возможность быть приближённым, сейчас уже не казались абсурдными. 
Нет сил и желания думать о том, что сделает или скажет Неймлес.. Или можно назвать его Эраст?.. после того, как к нему вернется прежняя трезвость суждений, и он осознает в полной мере, что именно произошло. Едва ли секс с малознакомым мужчиной на полу в купе поезда входит в круг привычных событий. 
Я могу дать тебе куда большее. То, о чем ты только слышал. Ты ведь не знаешь, каково это  - принадлежать, пусть недолго. Ты опытен, но не в этом. Жаль нельзя сказать это прямо сейчас, по-прежнему глядя в ярко-синие глаза и чувствуя близость сильного тела.

Отредактировано Альфред Борден (2011-08-29 22:14:47)

Дышать откровенно тяжело, но почему-то совсем не хочется иного – ведь для этого любовнику нужно встать.
Борден прекрасно понимал, что этот поцелуй на самом деле был последним, и на что-то иное ему больше не стоит рассчитывать. Безмолвный кивок, не дав увидеть, как от произнесенного все еще хрипло его имени он приятно поежился. Еще бы избавиться от обращения на «Вы», мистер Неймлес.
- Нет-нет, не беспокойтесь, Эраст, – губ коснулась легкая теплая улыбка. Ну не говорить же о том, что это было лучшее, что случалось с ним за последние много лет? А имя, уже неоднократно повторенное мысленно, приятно легло на язык, словно легкий, чуть наглый на рычащем согласном, поцелуй.
Он не знал, что ответить на это короткое, а главное неожиданное «Спасибо», сопровождавшееся все тем же прелестным румянцем на бледной коже. Сейчас он казался чуть менее уместным, но по-прежнему таким юношески-очаровательным.
Не найдя ничего лучше во внезапно оказавшихся прозрачными и лишенными смысла мыслях, Альфред дождался паузы между очередной затяжкой, и, не сумев отказать ни себе, ни неизвестно как затесавшемуся чувству вины, едва ощутимо коснулся губами губ. Да, поза едва ли была для этого удобной, но на короткое прикосновение ее вполне хватало. Затем – отстранился, чуть повел плечом, не желая даже пытаться находить слова там, где они были неуместны.
Откуда эта апатия? Да, он получил, что хотел, даже больше. Но от этого и становилось досадно. Возможно, подожди он немного, смог бы в последствие стать кем-то иным. Оставалось гадать, как сейчас мысленно характеризует его мужчина, начиная от любящего играть соблазнителя, просто случайного любовника и заканчивая шлюхой, несмотря на мысленные уверения отдавшегося по первому даже не слову – жесту.
Борден и сам не знал, как себя назвать. Но догадывался, как лестно отзовется о нем второй он: с отборным матом, что крепко засел в памяти еще с дворового детства, с эффектными жестами и полным перечнем всех его выходок, за которые его четвертовать мало. Альфред не смог сдержать горькой усмешки от этих мыслей, поспешно чуть отворачиваясь.
Думая о чем-то постороннем, в том числе о том, как все-таки прекрасен Неймлес, даже когда смущенно сидит в пол-оборота и сжимает тонкими пальцами сигарету, англичанин дотянулся до собственного сюртука, извлекая из кармана обычный белый платок, чтобы быстро стереть  с живота следы только что сотворенного греха.
Сил не было совершенно, все были растрачены на ту отдачу, ту страсть, которая была необходима недолгое время назад, но заставить себя одеть хотя бы брюки он смог, едва заметно поморщившись от понятного дискомфорта.
Тишина казалась тяжелой. Не было ни стука колес, ни других отдаленных звуков, только биение сердце, восстановившийся ритм дыхания и молчание.
- Это я должен сказать спасибо, - негромко, понимая, что лучше бы молчал, но не может больше выносить повисшей в воздухе неловкости, - Вы прекрасны, Эраст.
Как с губ сорвался подобный комплимент, мужчина сам и не понял, а осознав – лишь сокрушенно усмехнулся. Нужно было уходить, притом как можно скорее.
Пара шагов назад, отыскивая взглядом рубашку. Даже мимолетный взгляд на нее удручал – несколько пуговиц сорваны, да и столь грубое обращение сказалось на ткани печально. Накинув ее на плечи, мужчина подошел к зеркалу, смотря отнюдь не на себя – на путешественника в отражении, что расположился так удачно в поле зрения.